Лесные братья [Давыдовщина] - Аркадий Гайдар

Утром он рассказал об этом Лонжерону и Али — Селяму. Лонжерон рассмеялся и заявил, что все это враки. Но Али — Селям вздрогнул и, молча повернувшись, вышел во двор. Вскоре вслед за ним вышел Лонжерон.

— Ты чего дрожишь, — спросил он Али — Селяма, — испугался что ли? Брось, врет, должно быть, хозяин! Ну за каким чертом полезут в этот сарай грабители? Выпил, должно быть, тайком с вечера. Вот и померещилось!

— Нет, я так, — ответил Али — Селям, — лихорадит просто что — то!

— Чтоб тебя лихорадило? В кабаке давно не был? Знаю я эту лихорадку! Нет, брат, ты воздержись! Как — никак, а завтра у нас представление!

ВОПРОС, ОСТАВШИЙСЯ БЕЗ ОТВЕТА

На следующий день базарная площадь была полна народу. Еще с утра Соломон Шнеерман суетился около дверей балаганчика. Он приводил в окончательный порядок помещение, вывешивал намалеванные на холсте плакаты, на которых были изображены смерть с косой и черт рыжего цвета с хвостом; похожий на калач и облаченный в черную мантию кудесник, держащий в одной руке книгу с надписью «Черная магия», а в другой похожий на арбуз земной шар, поперек которого была надпись: «Мне известны тайны всего мира».

Одновременно с этим Соломон Шнеерман зорко наблюдал за тем, чтобы никто из мальчишек самотеком не пробрался в помещение, а также несколько раз яростно пинал ногой облепленного репьями грязного козла, неоднократно пытавшегося содрать с деревянных стенок балагана облинявшее полотнище вывешенного флага.

Словом, забот у него была масса. Не считая уже того, что он то и дело искоса посматривал на Али — Селяма, мысленно призывая на его голову все египетские казни, если только он ухитрится до начала представления каким-нибудь непостижимым образом надрызгаться, что иногда случалось, и, если по правде сказать, то и не очень редко. Но, к счастью, сегодня все шло вполне благополучно.

Близилось начало представления. Билетов продано было уже порядочно, и театральный сарайчик был полон. В первых рядах, как это и полагается, сидели забравшиеся чуть не за три часа до начала ребятишки, затем публика посолиднее: торговцы, мясники, мастеровые, бабы и прочий неприхотливый и невзыскательный люд, оторвавшийся от своих дел, чтобы за гривенник вдоволь насладиться созерцанием обещанного увлекательного представления.

Еще раз вышел за двери клоун Лонжерон и, перекривив засыпанное мукой лицо, затрубил в жестяную трубку, напоследок созывая публику.

Наконец, распахнулся вылинявший занавес. Вышел сам Соломон Шнеерман, поднарядившийся в порыжевший сюртук, и, обращаясь к публике, произнес короткую речь. Потом он прочел небольшую лекцию о тайнах магии, познанных им в Индии и прочих странах, попросил публику по возвращении домой рассказать о виденном представлении всем своим родным и знакомым, дабы и они имели возможность получить огромное удовольствие, посетив театральное представление Франсуа Джонсона.

Затем выступил Лонжерон. Он ловко, уверенно проделал несколько удивительных и непостижимых уму фокусов. Например, он извлек из носа одного мальчишки целый дождь медных трехкопеечников, продемонстрировал таинственное исчезновение со стола нескольких платков и, к великому смущению сидящих, обнаружил потом все исчезнувшее в карманах некоторых зрителей.

Потом Лонжерон одолжил у одного из торговцев фуражку.

Он заявил, что будет жарить в ней яичницу — и точно: разбил и выпустил туда несколько яиц, невзирая на протесты владельца фуражки, обеспокоенного таким неприятным фокусом, помешал яичницу ложкой, потом раз… раз и на глазах пораженных зрителей вытащил из фуражки сначала платок, потом красную ленту, потом цветную коробку, еще коробку и еще коробку, и такое бесчисленное количество коробок, что никак нельзя было понять, как могли они поместиться в фуражке.

Когда сопутствуемый бурными возгласами одобрения Лонжерон исчез за перегородкой, вышел факир — египетский прорицатель Али — Селям. Лицо его было для большей загадочности выкрашено в зеленый цвет, а одет он был в широченный ситцевый халат с разводами.

— Господа, — сказал Соломон Шнеерман, выступая из — за занавески, — почтенные господа и госпожи, смотрите обоими глазами на этого замечательного египетского человека! На ваших глазах он удавится сейчас за шею на веревке и по истечении пяти минут, будучи снят с петли, окажется совершенно живым к вашему величайшему и неимоверному восторгу!

Публика заохала и насторожилась. И точно, Али — Селям с невозмутимым выражением лица забрался на табуретку. Шнеерман приладил ему петлю и вышиб табуретку из — под ног. В тот же момент за занавеской Лонжерон закрутил ручкой хриплого органа, и под мрачно торжественные звуки «Догорай, моя лучина» Али — Селям повис в воздухе.

Однако не прошло и двух минут, как публика заволновалась и потребовала, чтобы Али — Селям перестал удавливаться и тотчас же слез на твердую землю. И только чей — то бас с задних рядов гаркнул хмуро:

— Хай висит! Хай висит, сколько заказывали!

Но на него тотчас же зазыкали и заорали.

— Виси сам, черт окаянный!

— Тебе чтобы за гривенник — человека до самой смерти?!

Увидав такое настойчивое единодушие публики, Соломон Шнеерман, напыжив свою тщедушную фигурку, с трудом приподнял ноги Али — Селяма, подсунул под них табуретку; потом, забравшись на нее, отстегнул незаметно крючок, зацепленный за ремень, проходящий под халатом к поясу, и, скинув петлю, спросил почтительно:

— Живы ли вы, великий факир?

Но так как Али — Селям ничего не отвечал, то на лице Соломона Шнеермана показалась ясно выраженная тревога. Он повторил вопрос второй раз. Волнение начало передаваться зрителям, и единодушный радостный вздох вырвался у присутствующих, когда после третьего вопроса Али — Селям потянулся, как бы возвращаясь из небытия к земной жизни, и, по — восточному приложив руки к голове, молча поклонился зрителям, ответив басом:

— Жив, господа и госпожи, благодаря милости моего аллаха!

Когда публика немного успокоилась, опять выступил Шнеерман и предложил всем желающим выйти на сцену, и для того, чтобы убедиться, что не было никакого обмана, проделать повешение над самими собой. Но, несмотря на троекратное предложение, желающих воспользоваться им среди публики не нашлось. После этого Шнеерман роздал зрителям десяток беленьких конвертов и предложил желающим написать любую фразу и запечатать ее, утверждая, что прорицатель прочтет и даст ответ на каждый вопрос, не распечатывая конверта.

Он собрал в ящик все вопросы и, поставив его на стол, удалился за ширмы, унося с собой ловко вытащенное второе дно со всем содержимым ящика. Пока Али — Селям демонстрировал искусство поглощения подряд 25 стаканов воды, Шнеерман, распечатав конверты, прочел их содержание и стал за ширмой, чтобы оттуда подсказывать ответы Али — Селяму.

После этого Лонжерон вызвал из публики в помощь прорицателю одного из мальчишек и приказал ему вынимать конверты по одному.

Али — Селям же для того, чтобы показать, что он вовсе не притрагивается к содержимому ящика, отошел к самой занавеске. Мальчишка вынул первый конверт. Али — Селям потер голову, как бы раздумывая, а на самом деле прислушиваясь к шепоту Шнеермана, потом сказал замогильным голосом:

— У в этом конверте спрашивают, где такое находится страна Египет? А на это я могу ответить, что находится эта страна у в владении африканского царя, которое расположено возле самого моря!

— Правильно он говорит? — вопросил публику Лонжерон.

— Правильно! В самую точку, — послышались голоса.

— А у в этом спрашивают… — Али — Селям замялся, — …у в этом конверте насчет любви вопрос записан… Но в такой неудобной форме, что в присутствии дам отвечать я не буду, хоть и могу!

— А у в этом конверте?..

Но тут Али — Селям поперхнулся, как будто глоток пива попал ему не в то горло, потом закашлялся, испуганно посмотрел на публику, раскрыл рот еще раз, чтобы ответить, но отяжелевший язык не слушал его. И тщетно ничего не понимающий Соломон Шнеерман шипел ему:

— Глухой дьявол!.. Отвечай же!.. Спрашивают, куда девался какой — то ящик?.. О чтоб тебе провалиться! Отвечай же что-нибудь, скотина ты этакая!

Но у Али — Селяма от страха глаза вылезли на лоб. Он замычал что — то несуразное так, что разозленный, ничего не понимающий Шнеерман выскочил из — за кулис и сказал за него, обращаясь к публике:

— Прошу извинения! Ему занемоглось. Это с ним бывает! От чересчур умственного напряжения вроде как бы египетская темнота находит. Прошу покорно пожаловать в следующий раз! Сеанс… окончен!

И в эту же ночь на квартиру Соломона Шнеермана был произведен настоящий налет.

Послышался не громкий, но властный стук. Шнеерман поднял голову. Стук повторился.

— Кто там? — спросил он. — Отворите, полиция!

Шнеерман наспех натянул штаны, подошел к двери, отодвинул щеколду. И в тот же момент ноги его подкосились, и он сел на пол, потому что увидел перед собою три черных маски и три руки, направляющие на него револьверы.